В. Е. Козляков
Республика Беларусь, г. Минск
В поисках решения проблем межэтнических отношений многие политические субъекты (органы власти, политические партии, общественные организации и движения) обращались к идеям национально-персонального автономизма, представленного, как правило, в двух вариантах: национально-политическом и культурно-национальном. В общественно-политической литературе возобладал своеобразный стереотип, согласно которому национально-персональная автономия отождествляется с культурно-национальной. В обоснование этой трактовки ссылки делаются на труды О. Баэура и К. Реннера (Р. Шпрингера), исходивших из того, что источником и носителем национальных прав должны быть не территории, борьба за которые лежит в основе всех межнациональных распрей, а сами нации, точнее – национальные союзы [1, 313].
В конституировании нации по персональному признаку и в предоставлении ей, а не территории публично-правового статуса О. Бауэр и К. Реннер усматривали оптимальный способ разрешения национальных противоречий и, прежде всего, обеспечения прав национальных меньшинств. Чтобы нация (и национальное меньшинство) могла защитить себя, она должна предстать перед государством в качестве субъекта национальных прав, обладать правом коллективного юридического лица, способного и правомочного самостоятельно удовлетворять культурные запросы и нужды своих соплеменников независимо от места проживания [10, 111].
Однако национально-персональный автономизм имеет более глубокие исторические корни, чем кабинетные «прожекты» австрийских социал-демократов, так как уходит своими истоками в традиции еврейских, греческих, финикийских и других общин в диаспорах древневосточных и античных цивилизаций. Наиболее развитая система указанного типа национального самоуправления существовала в еврейской диаспоре. В Великом княжестве Литовском и Речи Посполитой, например, характерные черты национально-персонального (точнее сказать, национально-политического) автономизма выявились в XVI–XVIII вв. в деятельности кагалов (органов управления еврейскими общинами), областных союзов – ваадов (съездов, сеймов главных раввинов и кагальных старшин). Кагальные администрации самостоятельно управляли всеми религиозными, судебными, благотворительными и культурно-просветительскими учреждениями общин [2, 195].
Такие глубокие традиции еврейской обособленности и самоуправления позволили многим еврейским деятелям вполне обоснованно оспаривать приоритет в изобретении национально-персонального автономизма у австрийских социал-демократов [3, 3]. Наиболее подробно программа национально-персональной автономии для еврейства была разработана у «Поалей-Цион» и Социалистической еврейской рабочей партии (СЕРП).
Единицей национального самоуправления на местах, говорилось в программе серпистов, должна стать еврейская национальная община, в состав которой должны входить все члены «еврейского национального союза». Верховным органом национального самоуправления объединенного еврейства является Всероссийский еврейский национальный сейм, которому должно принадлежать право обращения с различными требованиями в общегосударственные, областные и национальные учреждения. Под эгидой сейма предусматривалось создание структур, ведавших не только вопросами образования и культуры, но и учреждением дешевого кредита, организацией потребительских и производственных товариществ, больниц, специальной статистики, а также эмиграционными и переселенческими процессами «в целях ограждения интересов еврейского труда и урегулирования этого крупного явления народной жизни в направлении территориальной концентрации народных масс» [7, 38–39, 271–273]. Требования серпистов во многом совпадали с программой политической деятельности, принятой Третьим Всероссийским съездом сионистов (ноябрь 1906 г.) [9, 409]. Идея создания экстерриториальных органов национального самоуправления под давлением серпистов была поддержана Конференцией национальных социалистических партий, состоявшейся в апреле 1907 г. [4, 143–144].
Эти установки выходили далеко за рамки культурно-национальной автономии и преследовали цель обеспечить исключительные права для еврейского населения, в первую очередь для еврейской элиты, создать своеобразное «государство в государстве». Примечательно, что Бунд готов был ограничиться культурно-национальной автономией, предусматривая все же «изъятие из ведения государства и органов местного и областного самоуправления функций, связанных с вопросами культуры», и передачу их «нации в лице особых учреждений» [5, 270].
После Февральской революции идеи национально-персонального автономизма привлекли внимание многих социал-демократических и неонароднических политиков. Совет национальных социалистических партий, созданный в мае 1917 г. и включавший представителей российских эсеров, трудовиков, Белорусской социалистической громады, украинских эсеров, ОЕСРП, «Поалей-Цион» и других партий, обязался защищать права каждой нации на любую форму политического самоопределения – национально-территориальную или национально-персональную автономию [6, 451–454]. Эти идеи были развиты в документах «Съезда народов России», созванного в сентябре 1917 г. по инициативе Центральной Украинской рады.
Критическое, а зачастую крайне негативное отношение большевиков к программе национально-персональной автономии не помешало им реализовывать ее элементы после победы Октябрьской революции при создании национальных секций РКП(б), а также национальных комиссариатов в рамках Наркомнаца РСФСР. Приверженцами национально-персонального автономизма оставались и белорусские партии. Во 2-й Уставной грамоте, принятой 9 марта 1918 г. Исполкомом Совета Первого Всебелорусского съезда, содержалось положение о том, что «у рубяжах Беларускай Народнай Рэспублікі народы маюць права на нацыянальна-персанальную аўтаномію» [8, 112], которая трактовалась как культурно-национальная автономия. Эта идея нашла отражение и в программах, разработанных в 1918 г. Белорусской партией социалистов-революционеров, Белорусской социал-демократической партией, Белорусской партией социалистов-федералистов.
После окончания Гражданской войны элементы национально-персонального автономизма в БССР стали составной частью политики белорусизации, в ходе которой осуществлялись принципы обеспечения прав и возможности каждой нации, проживавшей на территории Беларуси, обучение на родном языке. По существу, национальным меньшинствам вменялся вариант национально-политической автономии, поскольку с середины 1920-х гг. начали организовываться национальные Советы. К сожалению, в середине 1930-х гг. они были ликвидированы по указке из Москвы под надуманным предлогом «опасности буржуазного национализма».
Принцип национально-персонального автономизма получил продолжение в 1990-х гг. На просторах постсоветского пространства, хотя и в разных условиях, стали создаваться учреждения, товарищества и кружки по вопросам культуры и языков. Однако конкретное воплощение идей национально-персонального автономизма вызывает много дискуссий и споров. Возникла потребность в постоянном конструктивном диалоге между органами государственной власти и этническими общностями, который был бы направлен на достижение мира и согласия, взаимообогащение культур этносов, исключение межнациональной и межрелигиозной розни.
1. Бауэр О. Национальный вопрос и социал-демократия. Спб., 1909.
2. Еврейская энциклопедия. Т. 5. Б. м. Б. г.
3. Житловский Х. Социализм и национальный вопрос. Спб., 1906.
4. Протоколы конференции российских национально-социалистических партий. 16–20 апреля 1907 г. Спб., 1908.
5. Рафес М.Г. Очерки по истории Бунда. М., 1923.
6. Революция и национальный вопрос. Т. 3. М., 1930.
7. СЕРП. Сборник первый. М., 1907.
8. Турук Ф. Белорусское движение. М., 1921.
9. Формы национального движения в современных государствах. М., 1910.
10. Шпрингер Р. Национальная проблема. Спб., 1909.
